Вначале мальчик Петя вызывал сомнения в своих умственных способностях, почти не умел говорить, смотрел на всех волчонком, кричал «Мама пьяная!», когда воспитательница, давая отдых спине, откидывалась на подушку. Через год жизни в Детской деревне Петя выглядит обаятельным малышом, ничем не отличающимся от детей своего возраста. Это огромный прогресс. Но для тех, кто знает его близко, Петя остается проблемным ребенком. Не в смысле сложностей, создаваемых по ходу жизни, — с этим-то у воспитательницы все в порядке. Она успела уже так хорошо понять и этого, и всех остальных своих детей и такой простой и доступной сумела стать для них, что эксцессы гасятся в самом зародыше. Труднее улаживать распри между ребятами, но и с этим она научилась справляться и уж по крайней мере определяет безошибочно, требуется ее вмешательство или полезнее пустить дело на самотек.
Проблемность Пети более глубокого свойства. Он пугающе злопамятен, мстителен, беспощаден. Невозможно внушить ему, что есть удары, которые нельзя наносить ни в какой драке, есть места, по которым запрещено бить.
– Если ты еще раз мне это сделаешь, я тебе всю морду разобью, – сказал он как-то раз самому старшему и самому сильному мальчику, который чем-то его задел. Тот расхохотался:
– Ты? Мне? Да посмотри, какой ты и какой я!
– Сам посмотришь, какой я вырасту! – и воспитательница почувствовала, что Петя не болтает, он и в самом деле способен годами вынашивать жажду мщения.
Каким он вырастет? Сумеет ли воспитатель своей любовью и теплом залечить травмы? Или проклятие их рождения непреодолимо, и они растут, чтобы повторить в будущем путь своих кровных родителей? В разговорах, которые ведутся в Детской деревне, эта тема всплывает постоянно.
Но в этом и есть главное преимущество Детских деревень. Обеспечить сиротам сносные условия можно, если сильно постараться, и в детском доме: сделать его уютным, радостным, не похожим на казарму, подобрать умных и чутких воспитателей, вкусно кормить, правильно учить.
Но давно доказано, что приютская система даже в лучших образцах взращивает людей, для которых обычный ряд житейских обстоятельств оборачивается сплошной полосой препятствий. С работой у них не ладится, общение приносит одни неприятности, а создать семью, вырастить собственных детей вообще удается лишь единицам. Питомцы же Детских деревень, по многолетней статистике, берут все эти барьеры, не замечая их высоты, ничем не отличаясь от сверстников, выходящих в самостоятельную жизнь из обычного родительского дома.
А вот еще эпизод из жизни деревни. Директор рассказывает: «Просит воспитатель совета: что делать – мальчик тайком собирает бутылки и сдает. Я сказал: наверное, надо узнать – зачем ему деньги, может, действительно на что-то важное? И потом, хорошо уже то, что теперь он не ворует. Впрочем, определенно сказать нельзя, но вещи в доме пропадать перестали…»
Как это понять – «нельзя сказать определенно»? Что может быть ужаснее воровства, да еще в собственном доме? И что может быть естественнее потребности немедленно разобраться, уличить, принять меры – жестокие, карающие, чтобы и другим неповадно было? О чем они тут думают, если после такого ЧП делают вид, что ничего не случилось?
А думают о том, что мальчик в деревне совсем недавно; что открытый конфликт надолго подорвет его отношения и с мамой-воспитательницей, которую он пока еще только учится называть этим замечательным словом, и с другими детьми, которые и без того очень нескоро станут для него не группой, а братьями и сестрами; что загнать себя в педагогический тупик легко, а выбираться из него – неимоверно трудно.
«Что за страусиная тактика!» – презрительно подумают многие. Такая логика поведения воспитателей нам непонятна, ее трудно воспринять и еще труднее сделать своею. Но результат-то получен: вскоре о воровстве в этом доме и думать забыли.
